Опубликовано в рубрике Фoтo Дaмирa Юсупoвa/ Бoльшoй тeaтр
Всe ужe случилoсь: ядeрнaя вoйнa, экoлoгичeскaя кaтaстрoфa, глoбaльнoe пoxoлoдaниe и рaзрушeниe цивилизaции. Мир зaвaлeн снeгoм. Мeрзнущиe, кутaющиeся в плeды бeрeндeи oшивaются нa прoржaвeвшиx верхних люльках колеса обозрения, крыше недостроенного бетонного небоскреба с торчащей арматурой, возле вершин ЛЭП с оторванными проводами. То ли дело царь Берендей (Богдан Волков) — его «роскошный дворец» располагается в вагоне поезда, каким-то образом оказавшегося поверх многотонного снежного слоя. Чудеса? Ну конечно! Это же весенняя сказка — там все что хочешь может случиться. В том числе и появление девочки-Снегурочки (Ольга Селиверстова) — угловатой юницы с перевязанной рукой. Почему она перевязана (повязка к концу спектакля слегка увеличится) — никто так и не понял. Ну, может, просто рука болит. Весна (Агунда Кулаева) прекрасно поет свою арию. Хотя делать это ей нелегко: певице выпало на долю первой ввести зрителя в правила недетской игры под названием «Снегурочка» Римского-Корсакова в Большом театре, выстроенной в жанре среднебюджетного триллера-антиутопии о постапокалиптическом выживании человеческой цивилизации в условиях ядерной зимы.
Какое отношение это имеет к пантеистической, поэтической, невероятно красивой, полной чувственности и эротики истории, рассказанной Островским и Римским-Корсаковым? Самое прямое: всю эту чувственность, весь этот пантеизм и даже всю красоту музыки постановка отрицает на корню. Ну неинтересно это ни режиссеру, ни художнику Владимиру Арефьеву. И даже дирижер Туган Сохиев, который, казалось бы, хоть немного мог прикинуться, что он на стороне Римского-Корсакова, делать этого не пожелал, а встал в глухую оборону режиссерского решения. Вернее, не в глухую, а как раз весьма звучную: маэстро обнаружил в партитуре мрачные образы, выдерживал паузы между номерами и очень сильно сгустил краски. Образы сопротивлялись как могли, но проиграли. Вместе с композитором.
Фото Дамира Юсупова/ Большой театр
Описывать подробно эпизоды этого художественного высказывания не очень интересно — достаточно взять любой фильм на подобную тематику, которые выпускаются в Голливуде пачками. Сейчас, правда, мода на них несколько прошла, но лет пятнадцать назад мы видели и железные бочки с горящим мусором, у которых греется обездоленное человечество, и юродивых с бритыми черепами и перевязанными чреслами, которые тем не менее лихо отплясывают танец скоморохов, видели печенье и консервы, которые достают из вещмешков как бесценный груз, встречались нам и очки, защищающие от снежной болезни (где они их только достали?), и страшные фигуры, ползающие по бетону и арматуре, не давая Мизгирю (Эльчин Азизов) приблизиться к Снегурочке. Все штампы налицо. Интереснее описать то, что мы так и не увидели и не услышали: историю любви, движение чувств, волшебный переход от детской невинной холодности к зрелой женской страсти, гармонию эпоса и лирики, которая так зачаровывает в операх Римского-Корсакова, да и просто красоты этой музыки, мелодий, созвучий, которые заморозила ядерная зима, будь она неладна.
Заподозрить постановщиков в спекуляциях на климатическую злобу дня невозможно: понятно, что концептуальное решение созрело задолго до наступления нашего противоестественно холодного лета 2017 года. И вот тут пришла убийственная мысль: а что если все наоборот?! Если холод нашего лета спровоцирован столь радикальной трактовкой русской классики? А что если Ярило-Солнце осерчал на нас? И не будет нам лета в этом году?! Теперь хоть знаем, с кого спросить.