Опубликовано в рубрике Фoтo: прeдoстaвлeнo прeсс-службoй группы Глeб Сaмoйлoв & The Matrixx
— Глeб, «Здрaвствуй» — нeпрoстaя истoрия, цeльнaя, нo мнoгoслoйнaя. Эмoциoнaльнo рaбoтa мoжeт пoкaзaться дoстaтoчнo тяжeлoй для вoсприятия: тeмы, к кoтoрым вы aпeллируeтe, — oтнюдь нe пoзитивныe. O чeм oнa личнo для вaс?
— Для мeня этo пoдвeдeниe итoгoв дoвoльнo дoлгoгo пeриoдa, тoчкoй oтсчeтa кoтoрoгo стaл тoт мoмeнт, кoгдa я принял рeшeниe нaчaть свoй сoбствeнный путь. Ну a eгo «зaкoльцoвкoй» стaли сoбытия, прoизoшeдшиe за последнее время в моей жизни. Я не хотел бы вдаваться в подробности: какие именно — вряд ли заинтересует читателей.
— Альбом сильно отличается от предыдущих, записанных с The Matrixx. В каком направлении вам сейчас интересно двигаться?
— Для меня все работы, созданные в рамках этого проекта, очень разные. Я не задумываюсь специально о векторе движения, о том, что будет дальше, если говорить о звучании. В течение последних трех лет мне особенно важно выразить определенные мысли и идеи, а уж какими средствами это осуществляется – по сути, не важно, они могут быть самыми разнообразными. Некоторые, послушав «Здравствуй», стали говорить о том, что это дабстеп, например, вешать ярлыки… Я считаю, никакого дабстепа там нет. Ни одной песни. Хотя и определение «песня» здесь не подходит… Конечно, в душе я до сих пор рейвер, поэтому для меня вкрапление каких-то элементов — дабстепа, трепа – просто логичное продолжение того, что я умею делать. Они органично вплетаются в общую канву, но не являются определяющими.
— Насколько актуальна сейчас в России рок-музыка?
— Я об этом не задумываюсь и предпочитаю концентрироваться на том, что делаю сам. В этом плане новая работа вообще не имеет никакого отношения к рок-музыке. Более того, это абсолютно не альбом в классическом понимании. Не спектакль.. Хотя театральные элементы здесь прослеживаются, спектакль предполагает наличие сцены и зрителя. Не кино… Как точно отметил один человек, правильнее всего будет назвать это инсталляцией.
— Она начинается с композиции «Звезда» и завершается треком «Послушайте!» — реинкарнацией стихотворения Владимира Маяковского…
— На самом деле это получилось случайно. Строчка «не загадывай на звезду, это, может, упал наш друг» родилась, когда умер Илья Кормильцев. После выхода предыдущего альбома «Резня в Асбесте» я начал думать о том, чем бы мне отвлечься от того, что я уже сделал. В тот момент у меня стали получаться такие странные зарисовки, одна из которых была сделана в том числе и на стихотворение Маяковского. Примерно в то же время появилась композиция «Дурачок», стихи на которую были написаны мной еще в 21 год… Можно сказать, что эта работа создавалась практически всю осознанную жизнь.
— Вам важно, какой резонанс она вызывает у слушателей?
— Мне интересно, когда люди понимают или чувствуют на интуитивном уровне, что это не альбом, не песни, а нечто совершенно другое. Не нужно никому ничего доказывать и объяснять. Те, кому это необходимо, сами все осознают.
— В последнее время искусство становится все более эклектичным. С чем это связано, на ваш взгляд?
— Я не могу говорить от лица всех представителей искусства, я могу отвечать только для себя. Посмотрите, Энди Уорхол умер в 1987 году. А люди, на мой взгляд, продолжают жить так, как будто современного искусства до сих пор не существует. Взять ту же музыку: большинство исполнителей продолжают писать песни по схеме «куплет-припев». Это касается любого жанра, и попа, и рока. Я игнорирую эти привычки, иду мимо них. В свежей работе нет ничего случайного. Для меня здесь все понято, продумано, прочувствовано, в том числе и монтаж. Именно поэтому понадобилось время: мне нужно было смонтировать пластинку именно так, как я хочу.
— В своих композициях вы стремитесь создать некий абстрактный мир, или это форма отражения реальности?
— Второе. В них идет речь о конкретных людях и событиях. Я не буду говорить, о каких, потому что работа, тексты говорят сами за себя. Где-то и нет… В определенных моментах специально использованы сцены, врезки, которые, казалось бы, не имеют отношения к основному повествованию, уводят от него. Тем не менее они там тоже нужны. Они на своем месте.
— Какие тенденции вы видите сейчас на современной альтернативной сцене?
— Не знаю, я не берусь судить всю сцену. Могу сказать, мне близка теория того, что время героев прошло. Не только среди артистов. Как-то раз, находясь на гастролях в одном городе, я слушал Высоцкого. Зашел организатор – лет на 10 моложе меня – и спросил, что за музыка играет. Я ответил: «Подожди, сейчас он запоет, и ты сам поймешь». Высоцкий начинает петь. «Это Вертинский?», — обращается ко мне человек. Так что о каких героях сегодня вообще можно говорить? Не знаю, что способствует деградации поколений. Видимо, увеличение энтропии.
— Насколько творческий человек подвержен влиянию извне – со стороны общества, политической системы?
— Очень сильно. Любой человек, который занимается творчеством, предельно распахнут, открыт и миру, и народу, и всем внешним влияниям. Конечно, есть такое суждение, что росток не пробьется, не встретив некое сопротивление, но здесь уже вступает в силу борьба противоположностей.
— В вашей картине мира шоу-бизнес и искусство – это сочетаемые друг с другом категории или истории о разном?
— Шоу-бизнес – это представители мейнстрима (читайте, культуры), ассимилирующие в себе любые знаковые движения, зарождающиеся изначально в авангарде и андеграунде. На самом деле они пользуются их плодами, трансформируя их внутри себя. Все это и есть шоу-бизнес, мейнстрим, культура, между которыми я ставлю знак равенства. А искусство – это совершенно другое. Лично я просто пишу свои дневники… И я изначально понимал: то, что я пишу, поймут единицы. Мотивация того, для чего я это делаю, в случае с последней работой заложена в ее названии и текстах.
— Вы говорите о том, что только единицы могут понять это. Однако любое произведение создается для слушателя или для зрителя, нацелено на диалог…
— Когда я пишу что-то, я понимаю, что каждое мое произведение, как и каждое мое действие в жизни, может стать последним. Вот это для меня важно.
— После выхода работы, которую вы, по факту, создавали всю жизнь, есть ли силы на концерты, гастроли?
— Я просто осознаю, что это способ донести свой месседж до того, кто способен его услышать, кому он нужен. В данном случае я много апеллирую к теме смерти, потому что она является наиболее понятным символом. Когда человек умер — это одно состояние, когда жив – другое. Первое не предполагает уже больше никаких вариантов, а второе предполагает, и иногда они хуже, чем смерть.
— Вы единоличник в творческом смысле?
— Да. Я считаю, что и на сцене, и в жизни человек обладает абсолютной свободой. Как он ей распоряжается – личное дело каждого, но свобода – это еще и ответственность за принятие решений. Даже если на вас давят внешние обстоятельства, или кто-то вас подталкивает к ним, это все равно ваши решения.